Украинские банки оказались готовы к политическому кризису – на первый взгляд. В отличие от времен Оранжевой революции, по состоянию на 13 декабря 2013 года, к третьей неделе протестов НБУ не ввел мораторий на досрочное снятие депозитов.
Банкиры уверяют, что, скорее всего, такая ограничительная мера не потребуется – так как население не активно снимает вклады, а просто переводит депозиты в гривне в валютные. Также клиенты в несколько раз чаще стали обращаться в банки за кредитами. Для кого-то это вопрос получения дополнительной ликвидности, для кого-то – проверка банка на прочность.
О запасе ликвидности украинских банков и том, как клиенты ведут себя во время политического кризиса, в беседе с Forbes рассказал председатель правления Райффайзен Банка Аваль Владимир Лавренчук.
– Гражданские протесты продолжаются более трех недель. Как они влияют на банковскую систему?
– Мы видим признаки обеспокоенности наших клиентов. Это нестандартная ситуация. У нас в Райффайзен Банке Аваль почти 3 млн клиентов и почти 700 тыс. кредитных соглашений. В обычной ситуации в день мы получаем заявок на кредиты от клиентов в объеме 50 млн. За последнюю неделю это не 50 млн, а почти 200-300 млн ежедневно.
Очевидно, что это «нездоровые» заявки. Клиенты не знают, что будет через две-три недели, поэтому хотят получить ликвидность в виде займа. Такие сигналы разбалансируют денежные потоки в системе. Логика клиентов такова: «Я попробую получить кредит, если кредит мне не выдадут, значит, нужно и депозит забрать».
– Клиенты проверяют вас на прочность?
– Это – практичный подход. Клиенты-юрлица хотят перестраховаться заранее, на случай возможной недостачи ликвидности в будущем. Если мы говорим о частных лицах, то они на ранних стадиях возможных кризисов всегда тестируют свой банк. Нас тоже тестируют, и мы всегда к этому готовы, и поэтому не наблюдаем в нашем банке оттока депозитов, связанного с массовыми протестами.
Да, некоторое сокращение вкладов у нас есть, об этом писало ваше издание несколько месяцев назад. Это было связанно с нашими плановыми балансировками активов и пассивов. Если мы увидим, что революция спровоцировала существенный отток депозитов, поднимем ставки по вкладам. Но сейчас нет сверхъестественного или экстраординарного оттока. Поведение наших вкладчиков прогнозируемое, мы не видим сигналов угрозы для ликвидности.
– У клиентов есть поводы беспокоиться о состоянии ликвидности по банковской системе, кроме общего социального фона?
– У нашего банка всегда в среднем есть до 7 млрд гривен дополнительной ликвидности. Всегда есть резерв, на который мы рассчитываем в случае осложнений на рынке. Есть обязательное правило: мы держим резервы, которые имеем – это денежные средства и ценные государственные бумаги, которые являются предметом рефинансирования Национального банка по требованию. Этот рычаг проверен годами.
Говоря о системе в целом – банк всегда должен выдать клиенту депозит. Если кто-то из клиентов не получает депозит в одном из банков, начинается «эффект домино» – такой клиент уже не может гасить обязательства в других банках, не может рассчитаться за товары и услуги. Может возникнуть цепная реакция неплатежей.
Остановка платежеспособности одного-двух банков является угрозой для всей системы. Ситуацию по ликвидности можно оценить по овернайту на межбанке. Когда цена там достигает 25% по овернайту, то ситуация уже достаточно горячая.
– Но банкиры говорят о том, что 9 декабря ставки достигали 35-40% по овернайту…
– Это зависит от банка.
– Мы знаем об активном переходе клиентов в валютные депозиты. Говорят о масштабах в пределах $100 млн в день. В вашем банке вы видите переход клиентов в валютную позицию – люди переводят часть гривневых вкладов в валюту?
– Да, есть клиенты, которые на всякий случай переходят в доллары. Экономически это не всегда оправдано. Отмечу, что ставки на долларовые депозиты в нашем банке никогда не были большими – годовые составляют 3-5%.
Сейчас мы не наблюдаем большого давления на доллар, у нас нет очередей за валютой в отделениях, поэтому можно говорить, что больших девальвационных ожиданий на рынке нет. Мы надеемся, что их и не будет. Ликвидность же является первой и наиболее важной сферой, в которой могут проявиться риски в отношениях. Сейчас этими рисками можно управлять в целом по системе.
– А как вы управляете менеджерами, выдающими кредиты? Не секрет, что у людей может возникнуть желание получить кредит в нестабильной ситуации, договорившись с кредитным менеджером. Есть примеры судебных решений по займам, в том числе в вашем банке, выданных под очень странные залоги – например, остатки сахара на складах.
– Начиная с января 2010 года мы оцениваем качество портфеля, разделив его на две группы: новый (посткризисный) и докризисный. В 2009 году на финансовом рынке была полная «разруха», кредитование возобновилось в 2010-м. Мы пересмотрели процедуры, соглашения и другие юридические документы. Да, в судах мы столкнулись с тем, что качество документов было несовершенно, по этим договорам трудно защищаться, фальсификаций много. В том числе и фактор «кредитных менеджеров», о котором вы говорите, стал для нас уроком кризиса, который привел к изменению ряда процедур.
Мы поменяли политику рисков, области кредитования. Ввели табу на некоторые операции. Кредитование в иностранной валюте, ипотека, автомобильные кредиты – это не наш бизнес. Автокредиты мы передали в лизинговое подразделение, так как считаем, что лизинг – это более верный инструмент для приобретения автомобиля, чем его покупка в кредит. Также мы отказались от кредитов в валюте для предпринимателей, которые не имеют экспортной выручки. По новому портфелю, выданному с начала 2010 года, доля проблемных кредитов у нас составила 2%, тогда как по старому кредитному портфелю они составляли 30% +.
Что касается человеческого фактора, то, во-первых, мы поменяли какую-то часть сотрудников, которые не смогли справиться с удержанием качества кредитного портфеля на приемлемом уровне. Были изменены некоторые правила. И главный мой вывод: фундаментальной основой успеха в банковском бизнесе является репутация – и наши сотрудники это знают.
– У вас есть оценка степени прочности банковской системы на случай затяжного продолжения протестов?
– Чем длиннее социальный конфликт, тем меньше доверия. А банковское дело базируется прежде всего на доверии. Например, если вы спросите, какая формула оправдывает курс НБУ в 7,98 грн/$, или рыночный курс 8,25 грн/$, то я отвечу, что нет такой формулы. Мы видим падение производства, которое продолжается 5-й квартал подряд, и уменьшение резервов НБУ.
Возможно, у нас должен был быть другой курс валюты, но он такой, какой есть, и население воспринимает его как объективный. Это означает, что ситуация в финансовой системе базируется на соответствующем уровне доверия, и ситуация управляемая.
Сейчас я вижу несущественное влияние на банковскую систему из-за протестов. Есть только обеспокоенность. Переход от обеспокоенности к недоверию возможен, если конфликт приобретет затяжной характер.
– В таком случае может потребоваться мораторий на досрочную выдачу вкладов?
– Когда рычаги влияния не срабатывают, и если отток вкладов будет продолжаться, появится угроза платежного кризиса. Но мораторий – это последний из возможных инструментов. НБУ может поддержать систему рефинансированием, может вводить административные ограничения на те или иные платежи, а также более радикально ограничивать наличные расчеты.
Сейчас уровень наличных расчетов ограничили суммой в 150 тыс. гривен, в крайней ситуации эту планку можно понизить, чтобы ликвидность оставалась в банках. Но мораторий как средство регулирования банков должен вводиться как самый последний сценарий. Вообще, слова «мораторий» нужно избегать – ведь слова материализуются.
– Мы помним, что в 2004 году применялся мораторий на несколько месяцев. Может быть, это был бы более эффективный инструмент, чем раздача рефинансирования?
– Мы не можем полностью копировать решения, которые применялись ранее, в 2004 году. Тогда была другая экономическая ситуация, другие ожидания, другой рынок. Украина в 2004 году не была такой открытой для международных рынков, как сейчас. Сегодня украинский рынок открыт для международных игроков. У нас иная экономика, другие операторы на рынке, с другими ресурсами. В 2004 году у НБУ оставалось около $4 млрд золотовалютного запаса – сегодня такого дефицита резервов нет.
– Как думаете, какие стороны заинтересованы в девальвации гривны?
– С одной стороны, девальвация в пределах, которые помогут экономике подняться, была бы нормальной. С другой стороны, у наших предпринимателей и частных лиц много обязательств в иностранной валюте, при смене курса эти долги будут неподъемными. А гривна является очень дорогой, чтобы брать кредиты в гривне.
Я считаю, что неконтролируемая девальвация в пределах выше 5-7% отклонения от курса будет «трудноподъемной» для многих участников рынка. И в этом случае выиграют только спекулянты.